НАЧАЛО ТЕКСТА ЗДЕСЬ.

На то, чтобы разобраться в «дипломатическом хозяйстве», установить необходимые контакты с главами дипломатических ведомств других стран, наметить и артикулировать линии российской внешней политики, Примаков потратил большую часть 1996 года. Это был год президентских выборов в России и в США, и «друг Борис» с «другом Биллом» старались вести дело так, чтобы не создавать шероховатостей во взаимоотношениях двух держав, могущих негативно отразиться на ходе избирательных кампаний. В начале года Россия вошла в Совет Европы, а в середине было объявлено о совершившимся превращении «большой семерки» ведущих демократических стран мира в «восьмерку» с участием России.

Однако, несмотря на внешнюю благожелательность Запада по отношению к России, все конкретные инициативы Примакова, предпринятые с целью сохранения status quo в Европе, воспринимались с холодным безразличием как лидерами стран НАТО, так и потенциальными членами Североатлантического альянса из числа бывших союзников СССР. Даже идея компромисса, допускающего распространение политической структуры альянса без расширения зоны его военной деятельности.

Не слишком плодоносным был и дебют Примакова на столь знакомом ему Ближнем Востоке. 20 апреля 1996 г. Евгений Примаков по личному указанию президента РФ Бориса Ельцина вылетел на Ближний Восток, где провел переговоры в Дамаске, Бейруте и Тель-Авиве. С первых минут своего появления в Сирии он сумел «подкупить» иностранных коллег глубоким знанием обстановки на Ближнем Востоке и чрезвычайной активностью, а российское посольство в Сирии стало эпицентром переговоров. Российская сторона поддерживала как основу для переговоров план урегулирования, предложенный французскими экспертами, считая его наиболее реальным. Но госсекретарь США Уоррен Кристофер отнесся к активизации российской политики на Ближнем Востоке очень болезненно, и «в связи с напряженным графиком визита и отсутствием времени» не смог встретиться с Примаковым и вообще не выразил желания координировать свои действия с кем бы то ни было. А премьер-министр Израиля Шимон Перес заявил, что «у нас есть посредник – Соединенные Штаты. Второй посредник будет просто мешать первому». Евгений Примаков назвал переговоры «миссией, которую пытается осуществить одно государство в одиночку»: фактическое отсутствие российской дипломатии там было слишком долгим, страны региона уже успели привыкнуть к тому, что главным (почти единственным) арбитром в их взаимоотношениях являются США.

Зато на постсоветском пространстве простая профессиональная грамотность, вкупе с вниманием к предложениям соседей из СНГ, сразу же принесла свои результаты: в течение зимы – весны 1996 года был подготовлен и подписан договор о создании экономического и таможенного союза стран т.н. «четверки» (Белоруссия, Киргизия, Казахстан, Россия).

А затем был визит в Югославию – Россия возвращалась к испытанной политике поддержки своих исторических друзей и союзников.

В ноябре 1996 года Билл Клинтон был переизбран на второй срок президентом США. Страна была в зените могущества, ее экономика процветала, а повторно избранный лидер источал уверенность, оптимизм и стремление к преобразованию мира по американским стандартам. На пост госсекретаря США была выдвинута Мадлен Олбрайт – «железная леди» американской дипломатии, известная жестким подходом к проблемам постсоциалистических стран.

Вопрос о расширении НАТО на Восток из дискуссий перешел в стадию практической реализации. Первые кандидаты – Польша, Венгрия, Чехия; затем – Румыния, Словения, страны Балтии и далее по расписанию. Впрочем, Запад готов был при этом сделать некие смягчающие жесты по отношению к России.

Российский МИД дал понять, что не станет препятствовать вступлению бывших союзников СССР в политическую организацию НАТО, но резко возражал против продвижения военной инфраструктуры блока к российским границам, а также против распространения НАТО на республики бывшего СССР. Как заявил тогда Примаков, «Планы расширения НАТО создают для нас резко ухудшающуюся ситуацию во всех отношениях – и в политическом, и в психологическом, и в военном, и в геополитическом. Нам иногда говорят, что НАТО не направлена против России, и поэтому, дескать, мы можем безоговорочно принять ее расширение на восток. Это не аргумент… Хочу подчеркнуть: когда мы касаемся вопроса расширения НАТО, то это совсем не значит, что накладываем какое-то вето или стучим кулаком по столу, пытаясь воспрепятствовать тому, чтобы восточноевропейские страны вступили в Североатлантический союз. Нет, это не так. Поскольку у каждой страны есть свои национальные интересы, то разрешите и России иметь такие интересы, разрешите эти интересы защищать, если она считает, что они подвергаются угрозе в плане расширения НАТО».

20 января 1997 г. в правительственной резиденции в Подмосковье прошли закрытые пятичасовые переговоры Евгения Примакова и генерального секретаря НАТО Хавьера Соланы, посвященные заключению хартии об отношениях НАТО и России. С этого момента начался отсчет времени переговорного марафона, ключевым моментом которого стали проведенные в марте переговоры Примакова с президентом США Биллом Клинтоном, государственным секретарем Мадлен Олбрайт, министром обороны Уильямом Коэном, начальниками штабов видов вооруженных сил США. Затем была целая серия переговоров с различными партнерами и, наконец, визит Соланы в Москву, где они с Примаковым достигли окончательной договоренности по ключевым вопросам соглашения между Россией и Североатлантическим блоком, включая его военные аспекты.

Сущность компромисса была отражена в подписанном 27 мая 1997 года в париже «Основополагающем акте об отношениях между Россией и НАТО», не подлежащем ратификации парламентами (как на том настаивала российская сторона), но обязательный к выполнению (чего пытались избежать страны Запада). Оговаривалось нераспространение на Восток натовского ядерного оружия и других значительных элементов военной инфраструктуры – таким образом в отношении военных вопросов Акт вполне соответствовал предложениям, сформированным российским МИД ранее. Однако, вопрос о включении в НАТО стран Балтии остался открытым, и, как показали дальнейшие события, остановить соответствующее движение российской дипломатии пока не удается.

Весна 1997 года была вообще богата событиями в российской внешней политике, особенно в делах со странами СНГ. В апреле состоялось подписание договора о Союзе России с Белоруссией, в начале мая в Москве при посредничестве российского руководства подписан был меморандум о путях разрешения конфликта между Кишиневом и Тирасполем, а в самом конце того же месяца развязан был основной узел украинско – российских отношений: в ходе визитов в Киев ВиктораЧерномырдина и, по его следам, Бориса Ельцина, лидеры двух славянских государств подписали соглашение по Черноморскому флоту и Договор о дружбе, сотрудничестве и партнерстве – документ, работа над которым шла с 1991 года.

Договоры с восточнославянскими соседями, акт о взаимоотношениях с НАТО – все это значительно стабилизировало внешнеполитическое положение России. Соглашение же Молдовы с Приднестровьем стало как-бы типовым алгоритмом для начала урегулирования ситуации вокруг т.н. «непризнанных государств». В первую очередь эта модель была применена к грузино-абхазскому конфликту, но при этом потребовалось личное вмешательство Примакова, который своим авторитетом убедил сухумского лидера Владислава Ардзинбу в августе 1997 года съездить в Тбилиси, где и был подписан соответствующий протокол об урегулировании, который можно рассматривать, как первый реальный шаг к замирению в данной конфликтной зоне постсоветского пространства.

На последней неделе февраля 1998 года одна американская телекомпания едва не запустила в эфир репортаж о начале боевых действий против Ирака. Произошла (вернее, чуть не произошла) досаднейшая ошибка в работе новостного конвейера – дело, как говорится, техническое. Но данный инцендент весьма симптоматичен. Американские телевизионщики в последние годы плотно работают с Пентагоном, где рассматриваются, как вполне надежный контингент профессионалов информационной войны. Вполне достойны доверия, а потому – хорошо информированы. И если у них имелся уже материал о начале бомбежек, то это значит: у «медных касок» все было подготовлено, вплоть до последней пуговицы на штанах последнего морского пехотинца, отправляемого в Персидский залив. Ждали лишь команды, не сомневаясь, что таковая будет отдана. Но «Гром в пустыне не грянул», и это стало самой лучшей новостью начала марта с.г.

В «коалиции мира», остановившей удар, занесенный над Ираком, важнейшую роль сыграл ряд стран, заинтересованных в сохранении стабильности и сложившегося равновесия в мировой политике. Соответствующие усилия предприняли (каждый – исходя из собственных интересов и обстоятельств), в первую очередь, великие державы, традиционно проводящие самостоятельную по отношению к США политику – Россия, Франция, Китай, во – вторых, некоторые другие страны Европы и Азии, а также – большинство арабских и исламских государств. В совокупности, это был весьма внушительный альянс, но для координации действий столь разношерстных партнеров потребовалось виртуозное искусство российской дипломатии. Деятельность Евгения Примакова и его ведомства в ходе того кризиса можно сравнить с тем, что совершил князь Горчаков в 1875 году, спасая Францию от повторного прусского удара. Только неравенство сил в дипломатическом противоборстве теперь было существенно большим, чем в достопамятной «битве железных канцлеров». Сыграло определенную сдерживающую роль и известное жесткое заявление российского президента, где он не только осудил предполагаемое применение силы против Ирака, но и контурно обрисовал негативные последствия для самих Соединенных Штатов такой войны, которая, в принципе, может перерасти в мировой конфликт.

Голос России в международном сообществе зазвучал неожиданно твердо: усилиями Евгения Примакова и его коллег российская дипломатия вновь стала закреплять за Россией ее исконное место арбитра в конфликтах и спорах, возникающих на фронтире, разделяющем исторические цивилизации Востока и Запада.

Во главе правительства

С самых первых месяцев 1998 года Россия вошла в очередную полосу системного кризиса. Финансовые потрясения были вызваны не только отдельными ошибками политики, проводившейся руководителями правительства и Центробанка. Оказалась несостоятельной вся экономическая система постсоциалистической России, как она сложилась, начиная с гайдаровской реформы, ибо в ее рамках не удалось создать адекватный механизм национального накопления и развития. Страна жила за счет растраты невозобновляемых природных ресурсов и эксплуатации производственных мощностей, созданных ранее, еще при плановой экономике.

Пытаяся найти способ быстрой корректировки курса в правильном направлении, президент марте 1998 года произвел радикальную смену правительственной команды, доверив управление «очень молодым реформаторам» во главе с внезапно полюбившимся Ельцину Сергеем Кириенко. Но «очень молодые» не оправдали надежд: вместо того, чтобы принимать экстренные меры по оздоровлению экономики, они принялись спасать капиталы банкиров и портфельных инвесторов, зависшие в ГКО. Пытались во что бы то ни стало удержать непомерно завышенный курс рубля – прежде всего, опять же, ради спасения крупных банков, заложившихся на многомиллионные форвардные валютные контракты. В конечном итоге, никого и ничего не спасли по большому счету, только нарастили внешний долг России на 10 миллиардов долларов. А потом был крах 17 августа, вызвавший острый правительственный и общеполитический кризис.

В течение трех недель страну лихорадило – казалось, что все рушится: финансы, производство, торговля и даже сама система государственного управления. Срочно возвращенный в премьерское кресло Черномырдин после двух провальных голосований в ГосДуме не имел никаких шансов на уиверждение.

Первым из деятелей публичной политики фамилию Примакова назвал Григорий Явлинский. В среду, 9 сентября 1998 года Ельцин в последний раз просмотрел предложенные ему варианты формирования правительства, выбирая между несколькими «политическими тяжеловесами». Лужков, Маслюков или еще раз Черномырдин? Решил, что Примаков предпочтительнее – и через Думу пройдет, и в связях с явными врагами не замечен. И подписал обращение к парламенту. Через два дня, 11 сентября Евгений Примаков под аплодисменты депутатского корпуса был утвержден главой правительства.

Со времени Гайдара ни одна из правительственных команд не подвергалась такой жесткой критике со стороны самых разнообразных СМИ, как сформированный Примаковым «красновато-розовый» кабинет, где ключевые посты заняли деятели, близкие к левой оппозиции. В то же время, с эпохи раннего Ельцина ни один государственный деятель не приобрел такой популярности, как Евгений Примаков за неполные восемь месяцев своего премьерства.

Правительство упрекали в бездействии, в том, что оно не представляет обществу умных программ. Маститые политэкономы всех школ и ориентаций сетовали, что их замечательные рецепты спасения Отечества (методами госрегулирования, открытого рынка, «валютного комитета», вытеснения доллара) остаются невостребованными. Однако, в течение нескольких месяцев осени-зимы ситуация в экономике как бы сама собой стала выправляться. Раскупорились созданные дефолтом «пробки» в банковской системе, снизилась инфляция, затем, к общему удивлению, начался ощутимый рост производства. Произошло то, что должно было произойти после кризисной самоочистки финансовой системы. Реально, правительство не бездействовало – оно выполняло текущую работу, стараясь не упустить из виду массу частных проблем. По выражению Маслюкова, главной заслугой кабинета стало то, что «не делали глупостей» – то есть не мешали самоизлечению и последующему развитию экономики. В каком-то смысле «красные» и «розовые» в команде Примакова оказались лучшими проводниками последовательно либеральной экономической политики, чем их «реформаторские» предшественники.

Самой тяжкой проблемой после 17 августа 1998 года был неподъемный груз внешней задолженности. В тяжких, изнурительных переговорах с МВФ, другими международными финансовыми институтами и правительствами стран-кредиторов, российская финансовая дипломатия к удивлению партнеров продемонстрировала стиль, совершенно отличный от того бесконечного «попрошайничества ради реформ», которое практиковалось в течение ряда лет и позволяло российским правителям регулярно получать порции «халявы», смиренно принимая при этом мудрые советы и наставления (и немедленно заьывая их). Теперь российские представители держались твердо в принципиальных вопросах, не даваля невыполнимых обещаний, но проявляя разуную сиепень гибкости. Не соглашение ради соглашения – ценой любых уступок, но устраивающая все стороны, выполнимое решение – такова была установка премьера, внедрявшего в практику переговоров по финансовым вопросам свой собственный дипломатический инструментарий.

Между тем, последствия пережитого финансового краха существенно ослабили позиции России во всех международных делах. Лидеры единственной оставшейся в мире сверхдержавы – США, не преминули резко усилить экспансию в тех направлениях, где ранее российской дипломатии удавлось держать позиции.

В декабре 1998 года президент Клинтон дал приказ о проведении операции «Лиса в пустыне», после чего Ирак подвергся самым жестоким бомбардировкам после 1991 года. Данная акция не привела к падению Саддама Хусейна (скорее, даже укрепила его внутренние позиции, сплотив иракцев). Но США продемонстрировали, что могут теперь применять силу без оглядки на другие страны, на Устав ООН, Хельсинкскую хартию и иные «раритеты прошлого». А примерно с января 1999 года в Пентагоне уже были приняты конкретные решения о военных акциях против Югославии. Начиная силовую акцию на Балканах, руководители США рассчитывали, что Россия, ослабленная и зависимая от благоволения Запада в вопросах долгов, не посмеет вступится за сербов.

Произошло иначе. Демонстративный разворот самолета российского премьера над Атлантикой в момент начала бомбежек стал знаковым моментом – великая держава не согласилась разменять свое достоинство на долларовые подачки. Как представляется, специфический секрет неординарной популярности Примакова в самых разлмчных слоях общества заключается имеенно в том, что он сумел отчасти вернуть россиянам уважение к своей стране и к самим себе, как к нации, которую ожидает великое будущее, несмотря ни на какие трудности нынешнего дня.

Знаменосец номенклатурной фаланги?

Правительство Примакова в сентябре 1998 г. получило право относительной самостоятельности в порядке компромисса между президентом и ГосДумой. Отрулив первые полгода, эта команда набрала достаточную политическую мощь, чтобы стать главным центром власти де-факто, по праву сильнейшего. И тогда премьер предложил проект некоего документа, гарантирующего доминирующий статус Белого Дома и практическую несменяемость правительства до очередных выборов.

Однако, к весне 1999 года президент вновь одолел собственные физические и политические недомогания. Начиная с марта и особенно в апреле он значительно расширил свое участие в конкретике государственного управления. По всем приметам чувствовалось, что, подобно выходящему из зимней спячки мохнатому хозяину восточноевропейских лесов, окрепший Ельцин должен въяве продемонстрировать свою мощь на соответствующем объекте. Лучше всего – одолением врагов. Как раз к этому моменту левая оппозиция, как на заказ, подготовила финальное действо импичмента, а помимо того образовалась новая злоумышленная сила в лице генпрокурора, за которым проглядывала поддержка некоторых господ-сенаторов, слишком о себе возомнивших.

Однако главным «врагом» окружающие президента лица сумели изобразить «красное» правительство, возглавляемое премьером, сумевшим не только поладить с левой думской оппозицией, но и добиться самых высоких рейтингов политического влияния и общественной поддержки.

К указанному стоит еще добавить, что по мере стабилизации общей экономической ситуации уменьшились кризисные ожидания, и, соответственно, несимпатичная президенту и его окружению правительственная команда потеряла статус незаменимой – «мавр» сделал основную часть своего дела, теперь его можно было, в принципе, попросить на выход.

Группа лиц, непосредственно причастных к организации последних кадровых инициатив президента, сложилась зимой. Непременные приближенные к «высочайшему телу» Татьяна Дьяченко и Валентин Юмашев включили тогда в работу Бориса Березовского, а с другой стороны нашли точки взаимных интересов со «старым, незаслуженно отодвинутым другом» – Анатолием Чубайсом, который, в свою очередь, активизировал необходимые связи в финансовых кругах, а через них – в СМИ. Березовский подтянул к делу Романа Абрамовича – вскоре этот «способный молодой человек» стал одним из непременных советчиков дочери президента и участником обсуждений ключевых политических вопросов. Еще один «способный молодой» Александр Волошин (в ту пору – один из заместителей главы АП, вошедший в Администрацию с подачи Б.Б.) сумел войти в доверие к главе государства, угодив ему неизменной разгромной критикой правительственных действий в экономике.

Березовский первым начал яростную и достаточно грубую информационную кампанию против правительства, затем более тонко и аккуратно подключились СМИ, подконтрольные структурам, входящим в круг влияния Чубайса и деятелей из его прежней команды. Одновременно начались схватки в пространстве аппаратной политики, в ходе которых целью вышеобрисованного «боевого альянса» было противопоставление премьера президенту; премьер же вынужден был каждый свой маневр и каждый ответный удар сопровождать заявлениями о своей неизменной преданности главе государства (что раз за разом возвращало Ельцина к привычной для него роли арбитра над схваткой и психологически готовило его к принятию кардинальных кадровых решений).

Первый (мартовский) раунд борьбы завершился как будто в пользу премьера. Березовский потерял заботливо обжитый пост исполнительного секретаря СНГ, поднялись уголовные дела вокруг ряда подконтрольных знаменитому олигарху фирм, вокруг него самого и ряда «подберезовиков». Попытка сразу же разрушить расследование отставкой генпрокурора натолкнулась на сопротивление Совета Федерации. Но уже в марте вынужден был уйти с постов главы АП и секретаря СБ Николай Бордюжа, зашатались позиции Олега Сысуева (первый был известен, как сторонник премьера, второй – его скрытый симатизант). То был явный прорыв «первой линии обороны», выстроенной Примаковым для защиты от президентской клиентелы.

Возглавивший Администрацию президента Волошин стал в апреле инициатором и главным мотором новой антипримаковской кампании, апогеем которой стали почти открытые обвинения в нелояльности, прозвучавшие после вторичного отказа СФ отправить в отставку неугодного Ельцину генпркурора. В апреле же прошли первые «смотрины» Николая Аксененко – в качестве кандидата на пост главы правительства. Но в самый канун майских праздников сценарий антипримаковских акций несколько изменился: в качестве своего рода «пробы пера» президент подписал указ о смещении первого вице-премьера Густова (первый прецедент подобного рода с сентября 1998 года!). Ничего сверхъестественного не произошло – премьер безропотно согласился, в парламенте особого возмущения также не было. Примаков охотно принял в качестве первого зама Сергея Степашина – впрочем, министр внутренних дел и ранее фактически вел значительнейшую часть той работы по разрешению национальных и региональных проблем, с которой стокилограммовый «первый вице» явно не справлялся. Таким образом, данная кадровая перемена была как бы на пользу дела.

Между тем, в президентском окружении царил искусно нагнетаемый невроз в связи с готовившимися думскими дебатами по импичменту (утверждалось даже, что при успехе данного мероприятия, к попыткам отрешения президента якобы может присоединиться и верхняя палата ФС, и, соответственно, наличие «ненадежного» премьера и «красного» правительства в таких условиях совершенно неприемлемо). В конечном итоге, Ельцина уговорили сделать «сильный ход», нанося «упреждающий удар» силам оппозиции. Накануне импичмента, 12 мая 1999 года указ об отставке Примакова был подписан. В тот же день решился и вопрос о новом и.о. премьера – как уверяют, не без серьезных споров. Волошин и Юмашев изо всех сил толкали кандидатуру Аксененко, однако, вмешался Чубайс – ему удалось логически убедить сначала Татьяну Дьяченко, а затем и остальных, что перспективнее Степашин, у него есть шанс на сравнительно быстрое утверждение в Думе. В коонечном итоге возобладала линия Чубайса (по некоторым сведениям, поддержанная и Владимиром Путиным, с которым также советовались в тот день). Степашин возглавил правительство, Аксененко стал его первым замом.

Ровно через неделю, 19 мая Дума утвердила Степашина подавляющим большинством – как и предполагал Чубайс. А еще за три дня до того, 16 мая благополучно провалилась попытка импичмента – Ельцин в очередной раз одержал верх над оппозицией.

Удалившись от дел управления страной, Примаков подлечился, при этом он имел много времени для того, чтобы тщательно проанализировать ситуацию в стране, обдумать свое собственное положение и наметить дальнейшие планы действий. В отличие от своих предшественников, Примаков даже после отставки сохранил высочайшие рейтинги популярности и влиятельности – и по экспертному анализу и по результатам опросов общественного мнения. А в России, на фоне сравнительного благополучия в экономике и в ходе государственных дел, в течение всего лета 1999 года шла сложная перегруппировка политических сил. К этому времени на роль главной «антипрезидентской» силы выдвинулась т.н. «московская группа», сформировавшая политическое движение центристко-левоцентристкой направленности под претенциозным названием «Отечество». В результате падения кабинета Примакова и общего ослабления левой оппозиции, именно лужковская группа оказалась под угрозой мощнейщего политического, экономического и даже административного прессинга. Понимая, что в одиночку против Кремля и его политических сателлитов не выстоять, лужковцы инициировали альянс с широким блоком региональной элиты «Вся Россия», сделав при этом своим партнерам выжнейшие стратегические уступки. Московский мэр при этом отказался от лидерства в создаваемой политструктуре и призвал возглавить ее самого авторитетного политика и государственного деятеля России.

Вскоре очередной отставки правительства (когда Сергея Степашина на посту премьера сменил Владимир Путин), Евгений Примаков официально принял предложение войти под номером первым в избирательный список объединения «Отечество-Вся Россия» и возглавить руководящие органы данного объединения.

Таким образом, к середине августа 1999 года окончательно оформился раскол т.н. «партии власти» (коалиции высшей бюрократии и околономенклатурного чиновничества, сохранявшей доминирующие позиции в политике и экономике в течение всех последних лет) на две группы, соизмеримые по общей политической мощи. Помимо борьбы личных амбиций и интересов, указанные группы разделялись по базовым векторам целеполагания.

Для «кремлевской группы», консолидировавшейся вокруг Ельцина, важнейшим являлся вопрос о преемственности политического руководства и проводимого курса, направленного по линии построения стандартного капиталистического уклада (только так можно было сохранить за крупными собственниками их достояние, зачастую приобретенное «неординарными» методами).

Объединившиеся под лидерством Примакова кланы московской и региональной элиты стремились к формированию своеобразной национальной модели государственного капитализма (с ощутимым региональным уклоном); в соответствии с их препозициями священна и неприкосновенна лишь собственность, переданная «достойным людям» на «законных основаниях» (при этом критерии «достойности» и «законности» власть должна была устанавливать исходя из своих собственных резонов и принципов, которые, как показал опыт Москвы и некоторых других регионов, могут быть весьма растяжимы).

19 декабря 1999 года Примаков был избран депутатом Государственной думы Российской Федерации третьего созыва, где с 2000 по 2001 гг. был председателем фракции «Отечество — Вся Россия» (ОВР). Как известно, 1 декабря 2001 года в результате объединения движений «Отечество» и «Вся Россия» образовалась политическая партия «Единая Россия». Однако Евгений Примаков уже не участвовал в этом партийном строительстве. В декабре 2001 года он стал президентом Торгово-промышленной палаты России и занимал этот пост до 21 февраля 2011 года. Дальнейшая его политическая судьба – судьба мудреца и политического тяжеловеса, остающегося за кадром и тем не менее – влияющего на политические события и в России, и за рубежом.